— Послушай, Бэнни, — спросил Харниш, — как надо говорить: «Я сам приеду в понедельник, и мы поговорим про дело» или: «Поговорим о деле»?
Бывший чемпион футбола наморщил лоб и с минуту мучительно думал.
— Понятия не имею, — сознался он. — А как я говорю?
— Конечно, «про дело».
— Ну, тогда «о деле» правильно. У меня грамматика всегда хромала.
На обратном пути в контору Харниш зашел в книжную лавку и приобрел учебник по грамматике; он просидел над ним добрый час, задрав ноги на стол и старательно листая страницы.
— Провалиться мне на этом месте, девчонка-то права! — заключил он наконец.
И тут он впервые подумал о стенографистке как о живом существе. До сих пор она была в его глазах только особой женского пола и предметом конторской обстановки. Но теперь, когда она доказала, что лучше знает грамматику, нежели дельцы и даже окончившие университет футболисты, она стала для него личностью. Она приковала его внимание к себе с такой же силой, как злосчастное «о деле» в аккуратно отпечатанном письме.
Вечером, когда она уходила из конторы, он пригляделся к ней и в первый раз заметил, что она хорошо сложена и одета со вкусом. Он плохо разбирался в дамских туалетах и не мог оценить во всех подробностях красивую блузку и элегантный английский костюм, но ему понравился общий вид — все было на месте, ничего лишнего, ничто не портило впечатления.
«Да она премиленькая», — решил он про себя, когда за ней захлопнулась входная дверь.
На другое утро, диктуя стенографистке письма, он заметил, что у нее очень красиво уложены волосы, хотя нипочем не сумел бы описать ее прическу. Просто ему приятно было смотреть на ее головку. Она сидела спиной к окну, и он обратил внимание, что волосы у нее каштановые, с бронзовым отливом. Под бледными лучами солнца, проникавшими в окно, бронзовые искорки поблескивали словно золотые, и это тоже было очень красиво. «Странно, — подумал он, — как я этого раньше не приметил».
В середине письма ему снова понадобился тот оборот, из-за которого они вчера поспорили. Он вспомнил свое единоборство с учебником и произнес:
— «О деле, о котором мы с вами говорили, я…»
Мисс Мэсон быстро взглянула на него. Она сделала это невольно, не сумев скрыть своего удивления. Уже в следующую секунду она опустила ресницы, готовая продолжать запись. Однако Харниш успел рассмотреть, что глаза у нее серые.
Впоследствии он узнал, что в этих серых глазах иногда вспыхивают золотистые точечки; но и того, что он сейчас увидел, оказалось достаточно, чтобы повергнуть его в изумление: почему, собственно, он был так твердо уверен, что волосы у нее черные, а глаза карие?
— А ведь вы были правы, — сказал он, смущенно улыбаясь, что никак не вязалось с резкими, как у индейца, чертами его лица.
За это чистосердечное признание он был вознагражден еще одним взмахом ресниц и приветливой улыбкой; кстати, он окончательно убедился, что глаза у нее серые.
— Только мне все-таки кажется, что это неправильно, — пожаловался он.
Она весело засмеялась.
— Простите, — спохватилась она, однако не удержалась и тут же добавила: — Но вы такой смешной.
Харнишу стало немного не по себе, тем более что солнце упорно золотило ее волосы.
— Я вовсе не шучу, — сказал он.
— Потому-то и вышло смешно. Но вы не сомневайтесь, это совершенно правильно, в точности по грамматике.
— Ну что ж, ладно, — вздохнул он. — Значит, так: «О деле, о котором мы с вами говорили… я…» Записали?
И он продиктовал письмо до конца.
Вскоре он обнаружил, что, когда у нее нет работы, она читает книгу или журнал, либо занимается рукоделием.
Как-то, проходя мимо ее стола, он взял в руки томик стихов Киплинга и с недоумением заглянул в него.
— Вы любите читать, мисс Мэсон? — спросил он и положил книгу обратно.
— Люблю, — ответила она. — Очень люблю.
В другой раз он увидел на ее столе «Колеса счастья» Уэллса.
— Про что это? — спросил он.
— Да просто роман, любовная история.
Она умолкла, но он медлил уходить, и она почувствовала, что неудобно не прибавить еще что-нибудь.
— Один скромный лондонский клерк во время отпуска отправился путешествовать на велосипеде и влюбился в девушку гораздо выше его по общественному положению. Она дочь известной писательницы и все. Это очень увлекательная история и печальная, не трагическая. Хотите почитать?
— А он женился на ней? — спросил Харниш.
— Нет, не женился, в этом все дело. Ведь он…
— И вы прочли такую толстенную книгу, чтобы узнать, что он на ней не женился? — с недоумением бормотал Харниш.
Мисс Мэсон стало смешно, но в то же время слова Харниша задели ее за живое.
— Но вы же читаете целыми днями биржевые котировки и сообщения о состоянии рынка, — возразила она.
— Так ведь тут есть польза. Это нужно для дела. Как можно сравнивать? Мне мое чтение приносит деньги. А что вы находите в ваших книгах?
— Новые мысли, убеждения, просто жизнь.
— Гроша ломаного это не стоит.
— Не всегда можно переводить жизнь на деньги, — ответила она.
— Ну что ж, — сказал он с чисто мужской снисходительностью, — если вам это нравится, то нечего и спорить. О вкусах вообще спорить не приходится.
Хоть это и было сказано несколько свысока, тоном превосходства, его кольнула мысль, что мисс Мэсон, по-видимому, очень ученая, и на минуту он почувствовал себя дикарем, лицом к лицу столкнувшимся с явлением недоступной ему, неизмеримо более высокой культуры. В глазах Харниша культура не имела никакой цены, и в то же время ему смутно представлялось, что не так уж она бесполезна, как кажется.