Время-не-ждет - Страница 86

— Играю без лимита, — мрачно подтвердил он.

— И если бы вы так же могли играть в любовь…

Голос у нее дрогнул, она опустила глаза под его взглядом, и краска залила ее мокрые от слез щеки.

— Больше я не скажу ни слова, — помолчав, заключила она. — Я и так прочла вам целую проповедь.

Они стояли обнявшись, не замечая влажного порывистого ветра, налетавшего все чаще и стремительнее, и Дид, уже не скрываясь и не борясь с собой, доверчиво прижималась к его плечу. Ливня все еще не было. Харниш в полном смятении молчал. Наконец он заговорил нерешительно:

— Даже и не знаю, что сказать. Ум за разум заходит. Брожу, как в потемках. Мисс Мэсон… нет — Дид, я люблю ваше имя… я признаю, что вы попали в самую точку. Стало быть, я так понимаю: если бы я остался без гроша и не толстел, вы бы вышли за меня. Нет, нет, я не шучу. Я просто добираюсь до сути, вытаскиваю ее и говорю, как оно есть. Значит, если бы у меня не было ни гроша и я жил бы здоровой жизнью и мог бы сколько душе угодно любить вас и нежить, вместо того чтобы по уши залезать в дела и все прочее, вы бы вышли за меня.

Это ясно, как дважды два четыре. Ваша правда, только мне это никогда в голову не приходило. Ничего не скажешь — глаза вы мне открыли. Но где же выход? Как мне теперь быть? Вы верно сказали: бизнес заарканил меня, повалил и клеймо поставил; я связан по рукам и ногам, где уж мне пастись на зеленой лужайке. Вы знаете про охотника, который поймал медведя за хвост? Вот и я так. Мне нельзя его выпустить… а я хочу жениться на вас; а чтобы жениться на вас, я должен выпустить хвост медведя.

Ума не приложу, что делать, но как-нибудь это устроится. Я не могу отказаться от вас. Просто не могу, и все тут. И ни за что не откажусь! Вы уже сейчас нагоняете мой бизнес, того и гляди выйдете на первое место. Никогда не бывало, чтобы из-за бизнеса я ночи не спал.

Вы приперли меня к стене. Я и сам знаю, что не таким я вернулся с Аляски. Мне бы сейчас не под силу бежать по тропе за упряжкой собак. Мышцы у меня стали мягкие, а сердце — жесткое. Когда-то я уважал людей. Теперь я их презираю. Я всю жизнь жил на вольном воздухе, и, надо думать, такая жизнь как раз по мне. Знаете, в деревушке Глен Эллен у меня есть ранчо, маленькое, но такое красивое — просто загляденье. Это там же, где кирпичный завод, который мне подсунули. Вы, наверное, помните мои письма. Только увидел я это ранчо, прямо влюбился в него и тут же купил. Я катался верхом по горам без всякого дела и радовался, как школьник, сбежавший с уроков. Живи я в деревне, я был бы другим человеком. Город мне не на пользу, это вы верно сказали. Сам знаю. Ну, а если бог услышит вашу молитву и я вылечу в трубу и буду жить поденной работой?

Она ничего не ответила, только крепче прижалась к нему.

— Если я все потеряю, останусь с одним моим ранчо и буду там кур разводить, как-нибудь перебиваться… вы пойдете за меня, Дид?

— И мы никогда бы не расставались? — воскликнула она.

— Совсем никогда — не выйдет, — предупредил он. — Мне и пахать придется и в город за припасами ездить.

— Зато конторы уж наверняка не будет, и люди не будут ходить к вам с утра до вечера… но все это глупости, ничего этого быть не может, и надо поторапливаться: сейчас дождь польет.

И тут-то, прежде чем они стали спускаться в лощину, была такая минута, когда Харниш мог бы под сенью деревьев прижать ее к груди и поцеловать. Но его осаждали новые мысли, вызванные словами Дид, и он не воспользовался представившимся случаем. Он только взял ее под руку и помог ей пройти по неровной каменистой тропинке.

— А хорошо там, в Глен Эллен, красиво, — задумчиво проговорил он. — Хотелось бы мне, чтобы вы посмотрели.

Когда роща кончилась, он сказал, что, может быть, им лучше расстаться здесь.

— Вас тут знают, еще сплетни пойдут.

Но она настояла на том, чтобы он проводил ее до самого дома.

— Я не прошу вас зайти, — сказала она, остановившись у крыльца и протягивая ему руку.

Ветер по-прежнему со свистом налетал на них, но дождя все не было.

— Знаете, — сказал Харниш, — скажу вам прямо, что нынче — самый счастливый день в моей жизни. — Он снял шляпу, и ветер взъерошил его черные волосы. — И я благодарю бога, — добавил он проникновенно, — или уж не знаю, кого там надо благодарить… за то, что вы живете на свете. Потому что вы меня любите. Большая радость — услышать это от вас. Я… — Он не договорил, и на лице его появилось столь знакомое Дид выражение задора и упрямства. — Дид, — прошептал он, — мы должны пожениться. Другого выхода нет. И положись на счастье — все будет хорошо.

Но слезы опять выступили у нее на глазах, и, покачав головой, она повернулась и стала подниматься по ступенькам крыльца.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Когда открылось новое сообщение между Оклендом и Сан-Франциско и оказалось, что на переправу требуется вдвое меньше времени, чем раньше, огромные суммы, затраченные Харнишем, стали притекать обратно. Впрочем, деньги у него не залеживались — он немедленно вкладывал их в новые предприятия. Тысячи участков раскупались под особняки, возводились тысячи домов. Хорошо сбывались участки и под заводы на окраине и под торговые постройки в центре города. Все это привело к тому, что необъятные владения Харниша стали неуклонно подниматься в цене. Но, как некогда на Клондайке, он упорно следовал своему чутью и шел на еще больший риск. Он уже раньше брал ссуды в банках. На баснословные прибыли, которые приносила ему продажа участков, он увеличивал свою земельную собственность и затевал новые предприятия; и вместо того чтобы погашать старые ссуды, он еще больше залезал в долги. Так же как в Доусоне, он и в Окленде громоздил издержки на издержки, с тою, однако, разницей, что здесь он знал, что это солидное капиталовложение, а не просто крупная ставка на непрочные богатства россыпного прииска.